Конкурс рисунков

Шауль Черниховский

Перевод П.Беркова

Когда ночной порой рука скользит над лютней,

И рвётся от тоски певучая струна,

И нежной флейты вздох печальней, бесприютней,

И песня Господа томления полна;

 

Когда лазурный флер колышится над нивой,

И месяц золотой блуждает в небесах,

И караваны туч ползут грядой ленивой,

И сны туманные колдуют при лучах;

 

Когда могучий вихрь проносится циклоном

И с корнем кедры рвёт, вздымая пыль столбом,

И ливни в прах дробят гранит по горным склонам,

И реют молнии, и вкруг грохочет гром;-

 

Тогда живут с тобой, о, Божий мир безбрежный,

Свободы и борьбы всем сердцем жажду я,

Со стоном всех миров летеит мой стон мятежный,

И с кровью всех борцов струится кровь моя…

photo342

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

photo347

 

 

 

 

 

 

 

 

Фёдорова Алёна, 3 «В»

 Терёхина Мария, 3 «В»

Хаим Бейдер

ПЕРВОПРОХОДЦЫ

Тех первых, кому имена —

Старожилы,

Поднявших топор и наладивших пилы,

Чтоб гулом таежные дали наполнить, —

Ты должен их помнить!

Парней и девчонок Бердичева, Балты,

Чьих из дому смутных дорог не узнал ты,

И вряд ли на карте наметить сумеешь, —

Забыть их не смеешь!

По улицам утренним,

Паркам и скверам,

Возникшим, как их воплощенная вера,

Иду под ветвями —

В потоке событий…

Как можно забыть их!

Тот стал уже дедом,

Та — бабушкой стала,

Но подвиги их не стареют нимало,

Их голос и смех слышу в гуле зеленом —

Нижайший поклон им!

Здесь новую жизнь

По лесам и болотам

Они своей кровью питали и потом.

Их —

Самых надежных, упорных,

Их — первых,

Ты помни,

Ты верь в них!

 

 

photo346

photo344  

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Шаламова Яна, 3 «В»

 Анучина Арина, 3 «В»

 

photo345
photo343
 Козаченко Валерия, 3 «В»
Эммануил Казакевич
НАЧИНАЕТСЯ ГОРОДIКогда под сердцем трепетным комочком

Забьется песня,

торопясь наружу,

В минуты эти мне теплее ночью,

И сад отцовский расцветает в стужу.

Я выхожу на площадь,

как в поля,

Июльской ночью, пахнущей укропом,

А подо мной вращается Земля,

Наматывая,

будто нитки, тропы.

В такую ночь хожу я и смотрю

На край, что мнился мне таким далеким.

И предо мной встают, как на смотру,

Его хребты,

поля,

разливы,

рёлки…

Меня облепит колдовская тьма.

А купол неба в дырах,

будто сито. И сознаю я сам:

о, как я мал Пред тем, что не забыто,

не избыто.

Пахнёт в лицо мне запахом жилья

И свежим хлебом, на поду печенным.

И заблужусь в ночном сиянье я,

Приду к речной волне, густой и чёрной.

 

По утреннему городу спешу

К столу редакционному простому.

За ним совсем немного лет пишу

О тех, кто этот город нынче строит.

Вот обогнал я одного из них

И на ходу взглянул в лицо пытливо.

Так — человек. Приподнят воротник.

Улыбка — белозубейшее диво.

Я тороплив. Мне многое увидеть,

Мне многое запомнить суждено.

Вот новый дом встает, как в сказке витязь.

Вон вальс плывет

в открытое окно.

От радостных улыбок й мире тесно,

Легли дороги,

в дальний путь маня…

Проходят люди

и не слышат песни,

Что родилась под сердцем у меня.

II

Он был одним

из лучших зданий города,

Сарай, что выводил

под крышу я.

Он на тайгу глядел

светло и гордо,

По ветру спелым

кумачом звеня.

Шел Первомай.

Я шпалы просмоленные

Пустил на мостик,

что к сараю вел.

По ним шагали первые влюбленные

За речку, где багул лиловый цвел.

Они ломали на букеты ветки

И украшали ими мой «дворец».

А я смотрел на них

с терпеньем редким,

Как смотрит на детей своих отец.

И мой сарай

был кораблем влюбленных,

Несущимся на алых парусах Туда,

в весенний и вечнозеленый

Мир,

тающий в задумчивых глазах…

Теперь сарай мой

лишь обыкновенный,

Довольно куцый и смешной сарай.

Влюбленные в тайге подняли стены,

И город встал, где был медвежий край.

И былью стало все, о чем мечтали,

О чем просили: «Ёселе, сыграй!»

И он летит сквозь дымчатые дали,

Дворец мой первый,

первый мой сарай!

 

III

Перрон Биробиджанского вокзала!

Взошла твоя счастливая звезда.

Ни водокачки,

ни большого зала

Тут не было.

Но были поезда.

Сердито отдуваясь,

привозили

Они народ со всех концов России,

Вот едут Тунеядовка и Шпола, Вот Витебск, Минск,

Одесса и Лугин.

А на вокзале тяжко стонут шпалы, Висят гудки,

протяжны и туги. Тут матери качают ребятишек,Там двое в споре яростном сошлись.

В теплушках, на подножках и на крышах

В наш край таежный приезжала жизнь.

С веселыми и грустными глазами,

С плечами просто

и в сажень плечо.

И был перрон толпой густою залит,

Тут пели

и рыдали горячо.

И лошадей по сходням выводили,

И выносили сундуки с добром…

И стар и млад-

как молоды мы были!

Нам в шевелюры город серебром

Еще не лег тогда.

Нам всяко будет:

В палатках надрожимся под дождем…

Но никогда, наверно, не забудем Вокзал.

Наш первый в этом крае дом…

Уже звенят над городом антенны,

Дрожит над клубом алая звезда.

Я каждый вечер,

каждый, непременно,

Хожу встречать ночные поезда!

IV

Привыкли к взлету третьих этажей,

На тротуар не смотрим, как на диво.

И скептики порастеряли желчь,

А город стал приветливо-красивым.

Привыкли к телефонам

и к тому,

Что на работу не идем, а едем.

И в скверах «Штерн»,

а вовсе не талмуд

Читают старики.

Привыкли к детям,

Что целый день с настырностью грачат

На улицах кричат.

Привыкли к свету,

Что вспыхивает в окнах по ночам

И озаряет заревом планету.

К людской толпе у театральных касс,

К домам,

встающим из болотной ряски…

Могло ли быть без вас,

без них,

без нас

Такое воплощенье старой сказки?..

О чем мечтали мы в крутой мороз,

Вбивая в хлябь болота сваи гати,

Сегодня в нашем городе сбылось,

И счастливы с тобою мы, приятель!

V

Улыбку моего отца я вижу

В лучах рассветных

над седой Вирой.

И город мой становится

мне ближе.

Он, как отец мой, -добрый и родной.

О, где мне взять

ту силу и ту ласку,

Ту правду,

что улыбкой он дарил.

Кончаются немыслимые сказки

У дорогих и горестных могил.

По улицам, как гулким коридором,

Плывет фрегатом алый этот гроб.

По улицам, по улицам, которым

Он отдал все.

Остыл высокий лоб. И я один,

И лишь улыбка светит,

Его улыбка светит сквозь года.

И город, просыпаясь на рассвете,

Встречает голубые поезда.

И песня из моей груди наружу,

Как кровь из раны,

начинает

бить. И сад отцовский

расцветает в стужу, И клок зари,

как знамя новых битв. Встает рассвет

над синью

дальних сопок,

Колышет горизонт трава лучей.

Как в сине небо серпокрылый сокол

Вдруг грянет песня —

лучше и звончей Той,

что писал я,

что носил под сердцем,

С которой сто путей-дорог прошел.

Рассвет кричит: «Эммануил, вое эрт зих?»*

И я в ответ бросаю: «Хо-ро-шо!»

А он встает в неровном свете буден,

Наш новый день,

прорвавшийся из тьмы.

Над всем, что было,

и над всем, что будет,

Над городом,

который строим мы! Над нашей верой

в светлые дороги, Которым нету края и конца.

Идет рассвет, помедлив на пороге

При входе в город моего отца!

* «Бос эрт зих?» (еврейское) — «Как жизнь?»-

photo348

Терёхина Мария, «Римма Лавочкина»,

 

CКАЗКА О ЕВРЕЙСКОЙ КРАСАВИЦЕ

Жила-была красавица в труде и суете
И о своей не думала волшебной красоте,
Не ведала ни зависти, ни царственных манер,
И как вы догадались, звалась она Эстер.
А в Персии прекрасной, где жил её народ,
Был каждый месяц майским, и райским каждый плод.
Царь той страны чудесной, на зверя был похож.
Имел он норов мерзкий: — Да, он — Ахашверош.
Его визири важные боялись раздражать,
Одна царица Вашти посмела возражать.
Казнив жену-строптивицу, издал он «манифест»:
— Найдётся мне царица на конкурсе невест!
«Пускай придут красавицы, на всех я посмотрю,
И ту, что мне понравится, я отблагодарю!»
Всех девушек собрали, как маленьких котят,
И спрашивать не стали, хотят, иль не хотят.
И надо ж так случиться, из множества «Венер»,
Одна царю годится — та самая Эстер!
(Уже с той свадьбы пышной, две тысчи  лет прошло,
Благодарим Всевышнего, что так произошло).
Пришельцами мы были в той благостной стране.
Свою страну забыли… (но видели во сне).
Был у царя визирем, вор и злодей Аман,
Он золотом пузырил огромный свой карман.
Евреев ненавидел он: — Убить бы всех скорей!
Какой- то Б-г невидимый, им царь, средь всех царей.
Повесим их под пальмою, мой царь Ахашверош,
Поймут тогда, нахальные, кто впрямь для них хорош.
И вот был жребий брошен…И дни уже спешат…
Аман с Ахашверошом евреев порешат.
Не остановишь время ты, сколько не грусти,
Задумались евреи, как жизнь свою спасти.
Хотите удивиться?! — Дивитесь поскорей!
С младенчества царицу воспитывал еврей.
Племянница — в царицах, и дядя Мордехай,
Решил к ней обратиться: — Эстерка, выручай!

Мы будем все поститься, Всевышнего молить…
А ты теперь царица, так царствуй, стало быть!
Но, в дорогих нарядах, Эстер была скромна…
И не сидела рядом с царём его жена. Она его боялась; тоска его лютА,
Царицам полагалось от страха трепетать.
И вот, собравшись духом, (ей нечего терять),
Словами, словно пухом, дом стала устилать.
Её словечкам нежным, внимал Ахашверош,
И подарил небрежно жене златую брошь.
Она ж на стол накрыла, наколдовала яств,
Заворковала: — Милый, я ожидаю вас!
Грызёт совсем напрасно мирская суета,
А я исполню страстный вам «танец живота»…
Возьмите же визиря, ведь он и мудр и сед,
Для дружеского пира, для умственных бесед.
Эстер царя встречает, злодей Аман при нём,
Она их привечает, и шуткой и вином.
Довольны. Не скучают. И каждый ест и пьёт,
То бороды курчавят,  то гладят свой живот:
-Эстер, я, как ты знаешь, владыка из владык!
Скажи, чего желаешь? — Исполню в тот же миг!
— Желаю вам признаться, мой самый лучший друг,
Хочу в живых остаться, избегнуть страшных мук.
— Но что тебя пугает, и кто грозит тебе?
Я мигом негодяя повешу на столбе!..
И искрошу в окрошку!.. И превращу в туман!..
Кто он? Моя хорошая…
-Он — ваш визирь, Аман!
О муж мой, я — еврейка, меня и мой народ,
От страшных рук злодея уже погибель ждёт.
— Не бойся, дорогая! Спасу я твой народ!
Визиря я свергаю, пускай Аман умрёт!
Повесили за бороду Амана, как козла
Так жизнь всему народу красавица спасла.